Фильм Валерия Тодоровского, который в канун Нового года вышел
на экраны страны, был воспринят зрителями в диапазоне от восторга
до ненависти. Сам режиссер полагал, что рядовой зритель в период
новогодней спячки обязательно западёт на фильмы типа «Старые песни
о главном». Но кино о бунтарях и неформалах уже весьма далекого
прошлого взорвало новогоднюю рутину.
Самое интересное, что рабочее название фильма «Буги на костях»,
как сказал Тодоровский, было точным и броским. Но незадолго до выхода
ленты на экраны прокатчики заявили, что никто в нашей стране
его не поймет. Ведь никому не придет в голову мысль, что речь идет
о музыке, записанной подпольным способом на рентгеновских снимках
(а именно так рок-н-ролл и другая запретная музыка
распространялись в СССР до появления магнитофонов). Режиссёру пришлось
все предельно упростить до обыкновенных «Стиляг».
…Тёплым летним вечерком отряд молодых комсомольских активистов
собирается на охоту. Вооружившись ножницами, они устраивают облаву
в местном ДК, где расслабляются парни со странными причёсками в одежде
кислотных цветов и девчонки, выделяющиеся из серой толпы не только
своими аляпистыми нарядами, но и яркой раскраской. Под крики «Ааблава,
атас!» неформалы разбегаются кто куда. Пойманных валят на землю,
снимают и рвут одежду, девицам ножницами кромсают платья и колготки.
В этот вечер спастись удалось только девушке со странным прозвищем
Польза (Оксана Акиньшина), которую пытался догнать славный
комсомольский рекрут Мэл (Антон Шагин). Пораженный
ее исключительностью, он ищет эту девушку-стилягу,
и вскоре, сам не осознавая почему, становится одним из «них»: надевает
на себя зелёный пиджак, мажет голову клеем и превращается в Мэла. Но,
кажущийся на первый взгляд комедийным, даже несколько
мультипликационным, сюжет изменит направление, и Мэлу
придётся столкнуться с невероятными трудностями: коммунальная квартира,
студенческая среда, просто прохожие на улицах — весь советский
мир плюнет ему в лицо. Инициация героя — это мучительная переделка себя
из стереотипного комсомольски-агрессивного функционера в свободного человека, только цена этой свободы невероятно тяжела…
Режиссёр задумал историю о свободе. И не столь важно, что рубежом
конфликта стал сталинский СССР (коммуналки, жалкие одежды и угрюмые
лица смирившихся с убогостью людей) и отвергающие его молодые силы
(джаз, рок-н-ролл, западная мода, зарубежные
радиоголоса). Важно, что фильм не отражает «жизнь действительную«
(при всей смачной насыщенности точными подробностями быта 50-х),
а моделирует пространства жизни — старое и новое. Среда стиляг нарочито
эстетизирована с не меньшим азартом, чем совковая среда. Структура
фильма представляет зрителю цепочку музыкально-пластических
картин, каждая из которых — отшлифованный номер: в песне отца (Сергей
Гармаш) под гармошку рассказана целая жизнь — от возвращения с фронта
до участия в проблемах выросших сыновей; эпизод вечеринки стиляг в доме
дипломата — мозаика танцевальных, пластических, жестовых проявлений
молодежной среды, нанизанных на музыкальный сюжет. И особенно важно,
что главный герой не подделывается под стиляг, а ищет путь
самоутверждения: становится музыкантом-саксофонистом,
а значит, лидером среды, ориентированной на джаз. И его завоевание
девушки — это тоже мучительный путь: укрощение юношеской примитивной
смелости и осознание науки любви как права быть равным женщине.
Видимо, так и было задумано, потому что сами создатели назвали своё кино «фильм-праздник», а не чистой воды мюзикл. На мой взгляд, самая забавная сцена — у роддома, когда рождённый в результате союза Мэла и Полли ребёнок почему-то
оказывается чёрным. Такой поворот решен остроумно: разгульная толпа
соседей из коммунальной квартиры, которая пришла встреть роженицу
и выпить водки за ее здоровье, сначала немеет от изумления, а после
слов отца Мэла, что это все равно наш Ваня, ликует и бесшабашно
празднует дальше.
Музыка — главная составляющая фильма. В сценах прозвучали хорошо
знакомые рокерские композиции, написанные поколением детей «стиляг»:
это «ЧайФ», это «Наутилус», это «Браво». Новые слова, новая
аранжировка — и вот уже у песен новая жизнь, ни один музыкальный номер
не смотрится «натянуто». Музыкальным продюсером фильма является
Константин Меладзе. По его мнению, музыка получилась абсолютно
не попсовой. Он хотел дать массовому зрителю послушать эти песни, кому-то, может быть, впервые.
На вопрос, хотел ли он быть достоверным и показать эпоху 50-х годов
в формах самой жизни, Валерий Тодоровский отвечает: «Я категорически
не хотел делать исторический фильм, потому что мне кажется, что сегодня
это никому не интересно. Интересно прочесть статью про 50-е годы
или даже книжку, если она хорошая, но смотреть кино, в котором
целенаправленно описывается та или иная эпоха, довольно скучно. Более
того, я не стремился к особенной правдоподобности, в картине есть некие
нарушения хронологии и примет времени. Меня интересовала история,
вечная как мир: катастрофическое меньшинство не хочет жить так,
как живет подавляющее большинство. Есть некая огромная страна,
где живут счастливые люди, но все они одеты в серое, и все они слушают
одну и ту же музыку и маршируют под одни и те же песни, следуют одним
и тем же правилам. И появляется какая-то горстка людей, которые хотят быть другими: одеваться по-другому, танцевать по-другому, слушать другую музыку и быть в других отношениях. Они хотят быть свободными».
В финальный момент, когда главный герой узнаёт, что в Америке нет
«стиляг», по сути, должно прозвучать: «Гуд бай, Америка».
Но завершающей точкой является композиция «Не гони нас, дядя,
из подъезда» «ЧайФов» посреди современной Москвы в окружении
современных представителей молодежной субкультуры. Это, действительно,
самый значимый и логичный конец фильма, который выводит историю войны
стиляг с комсомольскими активистами и серым советским миром на вечный
протест молодежи против казенных догм. И эта толпа — метафора вечно
молодого человечества…
В общем, фильм получился разноцветным, фантазийным, стильным и умным. Для кого-то он открыл забытые искания нынешних дедушек и бабушек, кому-то подарил шанс вспомнить далёкие времена, а кто-то пожалел, что «запачкался» об эту вульгарную стиляжную реальность. Каждому — свое.
