Ленинградка: интервью с Оксаной Акиньшиной

Оксана Акиньшина в свои восемнадцать без пяти минут звезда. Дмитрий Савельев считает, что пять минут не в счет: на часах — ее время.

Оксана Акиньшина на съёмках фильма "Волкодав"

“Закройте калитку”, — почти требует аккуратный старичок, когда я вхожу в ворота. “Это мы от бомжей спасаемся”, — объясняет он уже миролюбиво, после того как замок на калитке щелкнул и я оказался во дворе-колодце. Называю номер нужной квартиры. “К Шнуру? — демонстрирует осведомленность старичок. — Вон та парадная”. Вообще-то не к Шнуру, а к Оксане. Но все равно спасибо.

Оксана Акиньшина со Шнуром два года как вдвоем, и это давно ни для кого не новость. Газеты-журналы, по преимуществу желтого отлива, многократно и с подробностями описали историю их знакомства на съемках фильма “Игры мотыльков”, где Шнур сочинял песни для главного героя-рокера и мелькал на пятых ролях в его музыкальной “банде”, а Оксана играла соседскую девчушку, безответно в того рокера влюбленную. Там, в уральском городке Златоусте, незаметно для посторонних глаз все у них началось и с тех пор у страны на виду в полный рост продолжается — в Питере, где они живут, в Москве, куда наезжают, в Екатеринбурге, Ижевске и далее везде, куда с гастрольными турами заносит бродячую группу “Ленинград” и ее главаря Сергея Шнурова, а Оксану, понятно, вместе с ним.

Вместе, да. Но при этом Оксана Акиньшина — сама по себе, не вторым номером в программе и не через запятую. Роман тогда еще шестнадцатилетней школьницы с отвязным тридцатилетним бородачом, что уж тут, посадил репортеров на сытный паек и прибавил школьнице популярности, однако же Оксана не Элиза Дулиттл, а Шнур не Хиггинс. И правильно она фыркает, когда дурочки-подружки подозревают ее в меркантильных соображениях: такой же бред, как лепить из них Дельфина с Русалкой.

Отличная роль девчонки с тихим именем Света, независимым характером, Виктором Цоем в сердце и мужским увлечением стрельбой — это было сыграно Оксаной в фильме “Сестры” задолго до Шнура. Несчастная русская проститутка в шведской драме именитого режиссера Лукаса Мудиссона “Лиля навсегда”, за которую Оксане в Венеции сама София Лорен руку жала и Европейская киноакадемия премировала, тоже без Шнура обошлась. Собственный, пускай неофициальный, сайт поклонники соорудили Акиньшиной за ее красивые — и правда красивые — глаза и за ее собственные таланты, не за Шнуровы. Да и голливудские магнаты на концертах “Ленинграда”, не в обиду ему, пока не замечены. А про Oksana Akinshina после “Lilja 4-ever” (так по-английски называется тот шведский фильм про нашу бедную девочку), выходит, американцы узнали и позвали ее изображать юную русскую в “Превосходстве Борна”. Там она дочка крупного политика, который гибнет от руки агента Борна, но вину за его гибель перекладывают на плечи жены, так что получается почти что быль про мятежного генерала Рохлина.

У актрисы Акиньшиной в этом актуальном фильме всего несколько минут и одна реплика: “У меня нет ни денег, ни наркотиков”, но обращены те пронзительные слова не к кому-нибудь, а к Мэтту Деймону, и товарный знак у “Превосходства Борна” не лишь бы какой, а Universal Pictures. Подумаешь, одна реплика: вон, Владимира Машкова в его первых американских фильмах на первых же минутах и убивали; Савелий Крамаров много лет эпизодами пробавлялся, и ничего; у Елены Кореневой вообще с актерством там ничего не получилось, а получилось официанткой в кафе. И все они, заметьте, пребывали в непосредственной близости от Голливудских холмов, а Оксана — она здесь, в Питере, на канале Грибоедова, со Шнуром.

Шнуром она его, кстати, за глаза не называет. Во всяком случае, при мне. В глаза — да. Заявляет он, например, что решил постричься: “Ну, как у приютских раньше было: голая голова и челка спереди”. А Оксана ему грозно: “Шнур, не вздумай”. Но за глаза — никакого Шнура. Только “мой любимый человек”. Спрашиваешь ее, например, много ли на свете людей, чье мнение для нее крайне важно. “Очень мало, — отвечает коротко. — Мама и мой любимый человек”. А лучший отдых — “ничего не делать, гулять по городу с моим любимым человеком”.

Город — это Питер, без вариантов. “Обожаю его. Не могу без него жить”. “Я вот тоже люблю. Но в Москву перебрался”, — пытаюсь незаметно сбить градус романтических страстей, а в ответ слышу убежденное и с придыханием: “Никогда!” “Не зарекайтесь”, — продолжаю осторожно стоять на своем. А она мне опять: “По своей воле — никогда!” Эти замечательные “мой любимый человек” и “по своей воле — никогда” выдают в Оксане, которую после “Сестер” все записали в бойкие девчонки-пацаны, благодарную читательницу сентиментальных романов про большую и чистую любовь. Но сильно сомневаюсь, чтобы она призналась вам, что темными питерскими вечерами их читает. Лично я даже спросить о таком не рискнул. Понял, что она запросто может еще и коротким крепким словом припечатать — в карман тесных джинсов за ним не полезет.

Оксана в свои семнадцать — взрослая, не вопрос. Но хочет казаться совсем-совсем взрослой, поэтому вместо “сейчас” вворачивает солидное “на данный момент” и вообще очень немногословна. Любая беседа с ней напоминает классический милицейский диалог из “Бриллиантовой руки”: “Наверное, надо...” — “Не надо”. — “А что если...” — “Не стоит”. — “Тогда, может быть, нужно...” — “Не нужно”. — “Разрешите хотя бы...” — “А вот это попробуйте”.

Я и пробую. Пробую понять, как за три года питерская девочка из Московского района превратилась в желанную гостью “глянца”, лакомую добычу “бульвара” и без пяти минут звезду экрана. У меня есть скромная гипотеза.

Наше кино всерьез решило поиграть в Голливуд и принялось спешно составлять русский букет по американскому мифологическому подобию. Потребовались свои версии тамошних образцов — в том числе девочка-легенда, девочка-оторва. Ну, типа Дрю Берримор, которая стала звездой в семь, запила горькую в девять, из дома ушла в пятнадцать, обнажилась для Playboy в семнадцать. Вот и начали бульварные листки лепить из Оксаны местную Дрю: то она, видишь ли, со Шнуром на концерте прилюдно взасос целуется, то какую-то Шнурову поклонницу по голове отоваривает. Хотя она совсем не Дрю, нисколько не Дрю. Скорее уж наша Скарлетт Йоханссон. Правда, для русского GQ она обнажилась — пускай и отчасти, — была еще младше, чем Дрю времен Playboy, но это к слову.

Долой пять минут, она — звезда. Рассказывают, что на роль кнесинки Елень в русском фэнтези “Волкодав” режиссер Николай Лебедев присмотрел совсем другую актрису и поначалу пробовал ее отстаивать. Но продюсеры ему объяснили, что в их могучем фильме должна играть девушка с громким именем и медийным лицом. Акиньшина, то есть. Лебедев взял под козырек и наверняка не прогадал, но дело не в этом. А в том, что в списке привлекательных с точки зрения кассы и успеха лиц за Оксаной уже зарезервирована строчка.

Фотографии со съемок “Волкодава” я видел. Оксана там умопомрачительная: в чем-то бордовом с серебряными причудами. Делюсь с ней восторгами. “Королева, да, — кивает она со своим обаятельным хрипловатым смешком. — А я там и по сюжету королева”. Выведать сюжет не получается. “Ну, девочка правит государством, — пожимает она плечами. — За ней охотятся”. Акиньшиной этот сюжет понятен, за ней тоже охотятся. Помню, перед выходом “Сестер” вся Москва была оклеена плакатами с Оксаной, которая глядела на нас в упор через прицел оптической винтовки. Держала на мушке. Потом выстрелила и попала. Теперь сама под прицелами жадных репортеров и тихо от них звереет. А они от нее. “Как так? — возмущаются. — Разговаривает через губу, чуть ли не хамит. Рановато звезду из себя возомнила”. Некоторых особо чувствительных журналисток добило то, что в Венеции, на первом же своем фестивале, Оксана позволила себе общаться с русской прессой не только через губу, но и через агента.

Она объясняет, почему так. Потому что надоели. В личную жизнь грязными руками лезут, а после трагедии в Кармадонском ущелье, где пропала без вести съемочная группа Сергея Бодрова-младшего, имели глупость и наглость звонить ей на мобильный и как ни в чем не бывало интересоваться, что она по этому поводу думает.

В фильм “Сестры” ее привела ассистентка по актерам, которую Бодрову по дружбе одолжил режиссер Алексей Балабанов, большой спец по новым лицам: того же Бодрова открыл, а до него — Виктора Сухорукова, а после него — Лешу Чадова, партнера Оксаны по “Играм мотыльков”. Она потом задним числом придумала легенду: типа, пришла на студию за компанию с подружкой.

Никакой компании не было — одно модельное агентство поделилось с киношниками фотографией, спасибо ему. “Сестрами” закончилась одна ее жизнь и началась другая. Оксана прямо об этом говорит, когда я высказываю предположение, что ей с ровесниками смертельно скучно. “Ну да, — соглашается. — Классе в третьем я общалась с классом седьмым”. — “А в седьмом — с десятым?” — “В седьмом вообще другая жизнь началась”.

Со школой у нее вышла настоящая эпопея. Понятно, последние два года она не баловала учителей своим обществом: то “Игры мотыльков”, то “Превосходство Борна”, то голландский “Юг”, где ей досталась роль матери-одиночки, а тут еще вы со своими экзаменами. Короче, напоследок педсостав показал звезде зубы и устроил волокиту с аттестатом.

“Послушайте, — говорю я Оксане. — Я тут вот что подумал. Может, ну ее, школу? Может, вам совсем ее не оканчивать? Ведь как будет здорово выглядеть в биографии: школу не окончила. А?” “Знали бы вы, насколько все это для меня не принципиально”, — улыбается Оксана. И глядит насмешливо, чуть свысока. Как большая.